- Заключенный Джордж Харкнесс, на выход. - ба, да за ним пришли аж шестеро бойцов, вооруженных до зубов средствами подавления, сдерживания и даже пригодными для исполнения команды "на поражение". Ну, и что он сделал на сей раз? Уже более полугода он содержался в одиночке за свой опасный статус и за то, что другим, которые частенько хотят попробовать свои силы в том, чтобы  надрать его легендарной особе зад, лучше будет, чтобы он со своим незлопамятным складом характера находился от них подальше... Мало ли для чего они пришли, его водят только так, заковав руки, зафиксировав голову вниз и нацепив на голову специальный мешок, держа на прицеле шокеров и исключительно в позе "ласточка", впрочем, никто не стремился еще ни разу применить спецсредства необоснованно, испытывая какой -то благоговейный страх перед этим ершистым ядовитым на язык антигероем...
Петляют и петляют, тут несколько коридоров, вслепую не поориентируешься, да еще раскоряченный, с заведенными назад руками, он смирно и немного сонно идет туда, куда его направляют, чего толку противиться и шипеть? Ничего необычного, скорее всего беседа с психологом или...ну, может быть медосмотр, освидетельствование, что угодно, но он и не предполагал, когда ступал по коридору, как круто переменится его жизнь с момента, как его приведут в одну из этих белых, почти стандартных комнат, в таких обычно занимаются со своими не очень здоровыми подопечными штатные психотерапевты или даже психиатры. Он скован, если его руки и ноги зафиксированы, то максимум, который он может учинить - ругань и окусывания, не более того, он простой смертный, его оружие хранится в специальном охраняемом боксе, тщательно подвергшееся изучению и ограждению от общественности. Да и здесь нет ни единого предмета, особенно пригодного для метания, у него с  этим особые нежные  отношения. С учетом его размаха повреждения даже  от простого ежедневника будут не самые безобидные, он может прицельно кинуть почти все, что попадает в его личную весовую категорию для метательных снарядов, и, учитывая сей факт, его максимально ограждают от каких либо свободных перемещаемых объектов с учетом того, что руки у него свободны.
Мешок, скрывающий ему обзор, служащий дизориентирующим фактором, снимают с его головы, фиксаж, позволяющий держать голову вниз, не поднимая ее, тоже убирают. Вот теперь он может расправить плечи, его все еще  держат под руки, он окружен прицелами и взглядами бойцов, которых натаскали на  обращение именно с ним, с капризным и очень своевольным заключенным, с которым они натерпелись всего - от выслушивания его гундежа до получения от него люлей за неправильно примененные средства сдерживания, он их тоже в своем роде воспитывал, знаете ли.
И вот перед ним предстал штатный психиатр, начальник тюрьмы, начальник охраны, и еще трое человек, которых он видел впервые, на столе перед ними лежали осторожной стопочкой его личное дело, медицинский анамнез, где прописано все - от перенесенных болезней до текущего состояния  здоровья, и обилие справок, выписок, всего, что обязано помимо электронной картотеки хранится в  бумажном виде, распечатанное на разномастных бланках. И это его немного насторожило, но он не поспешил их попривествовать, он последние три недели был не в настроении, редко дерзил даже, занимался тихо своими делами, и не говорил пока начальник смены не отчеканит перед ним сведения о его статусе, месте содержания и статьях, по которым он здесь обретается. И только после он открывал рот, подтверждая, мол, да, все верно сказал, таких, как  он - представляют, в  отличии от прочих заключенных он на прицеле 24 часа в сутки, 7 дней в неделю, особый статус, особое отношение. Очень особое.
Боец, скрытый маской, поставленным голосом доложил о том, что заключенный Джордж Харкнесс, так же известный, как  Капитан Бумеранг, был доставлен с соблюдением всех правил безопасности при транспортировке  опасных заключенных, после него слово брал начальник тюрьмы и, чтобы не соврать, минут сорок докладывал о текущих статьях, по которым Бумер был осужден, упомянул условия его содержания, обрисовал его общий портрет в качестве заключенного под особым режимом, но Джордж его не слушал, сдержанно зевая. Ничего нового он бы не услышал, и весь этот треп у него вызывал только сонливость, которую он не скрывал, полуприкрыв глаза, он равнодушно созерцал что-то абстрактное чуть правее своего сторожа, стоящего по правую руку. Наконец, когда его представление было закончено, и Джо было обрадовался, за дело взялся медик, который до мельчайших подробностей поведал о состоянии здоровья Капитана на текущий период. Это заняло еще минут двадцать, которые Харкнесс провел в бездумье, борясь со сладкой дремотой. Наконец, не забыв упомянуть и овредных привычках, и о консультации психиатры, светило медицины тоже замолк, и Бумеранга из дремы выдернула довольно рубленно произнесенная фраза:
- ...Документы изымаем, вернем по миновению надобности. Пакуйте. - и место его двух сторожей заняли совсем другие люди, тоже обученные транспортировать опасных преступников, которые проделали все процедуры его загибания кверху задом по-новой, правда, накинули ему еще каких-то датчиков на основание черепа и левую щиколотку. Ну, понеслась душа по кочкам. Что им-то нужно? Ему коротко заметили лишь одно: - Осужденный Джордж Харкнесс, особым распоряжением Вы будете переведены для отбывания наказания в специализированное учреждение непосредственно подконтрольное правительству США.
Он не успел и с мыслями собраться, как его, вопреки слабым возражениям, бегом повели куда-то снова, выписывая зигзаги. Страх? Нет, скорее легкое беспокойство. Его осудили пожизненно, снимать ему  голову с плеч, как ценному кадру, тем не менее, никто не собирался, он это знал тверже некуда, но тогда...к чему  этот внезапный переезд, который, как известно хуже потопа?!
Оперативно его выводят под почти бесчисленным конвоем в межкорпусный коридор, ведут быстро и очень уверенно, дают пару каких-то команд, и он слышит обращение к себе:
- Поднимаем ногу, раз ступень, два ступень, пригнуться, без рывков. Сесть.
Он немного безразличен, все же в нем плещется любознательность, но он научен личным опытом не спрашивать ничего, интуитивно он чувствует - их тут пятеро, и он - в перевозке, на кожаном сидении, но скорее всего это бронированная клетка на колесах. Он еще не знает, что с ним вместе отдельным грузом едет и весь его оружейный багаж, и все  это в обстановке пусть не секретной, но явно со всеми мерами предосторожности, надо сказать эти меры - на высоте. Без малого...
Ехали всю дорогу с сиренами, значит. дело не шуточное, но к чему он понадобился специалистам высочайшего профиля для знакомства очно? Они знают о нем все, но только на бумаге, не ставив своей целью его поимку или досканальный анализ его личности,и вот - на тебе. Хмыкнув про себя, Харкнесс предпочел пользоваться ситуацией, перед смертью, как говорится, не надышишься, и он даже смог немного помедитировать в некотором роде, в темноте и не имея представления  о пространсте, в котором находится. К  тому же его постоянно спрашивали о состоянии его здоровья и психики, да, даже бойцы, которые были к  нему приставлены, могли не только его обезвредить, но... и оказать ему первую помощь. А значит, он кому-то понадобился  для  очень далеко идущих намерений. По большому счету его обманули, сказав, что это - очередной осмотр, не уточнив что да как, хотя на  это он и имел право. что ж, начальник  тюрьмы, конечно, постарался его не спугнуть, но...это было несколько неожиданно. На секунду  он даже  хотел начать метаться, преданный, как ему казалось, будто животное, что отправляли на  бойню. но потом  он передумал. Да будь, что будет. Все  одно - там будут все в свое время...
Остановка, четкие указания, как выбраться, не причиняя себе вреда и конвойным дискомфорта, а потом коридоры, коридоры, путанный маршрут, два лифта, и почти абсолютная тишина, видно, хорошая шумоизоляция в коридорных пространствах. Куда его вели, зачем? Откровенно говоря, в нем зарождалось периодически какое-то чувство, сравнимое с животным беспокойством  от незнания, но оно быстро угасало, с ним обращались слишком бережно для того,кого вели бы на умор...
А вот сквозь мешок ему в нос ударил не самый приятный запах - бесспорно, медикаментозный. Это насторожило, он даже рефлекторно чуть замедлил шаг, но все его провожатые сделали это вместе с  ним, не волоча его, он не знал, но они уже пришли. Уже знакомый голос чуть в стороне оповестил кого-то о том, что его доставили, он слышал шорох передающихся  оригиналов документов с  отметкой  о сверхсекретности, затем слышал он и второй  голос, с явным немецким акцентом, который распорядился, чтобы его "подготовили"... Да, да, именно так.
В тот же момент с головы его сняли мешок, отстегнули датчики, сняли фиксаж с шеи, чтобы  он смог разогнуться, наконец-то, аж спина хрустнула!
- Так, так, так... Что тут у нас? Рост - 176см, вес - 76 кг, нормальное давление 110/75, аллергии на ******пам нет... прекрасно... два с половиной кубика, пожалуйста нам...
О, нет, нет, нет, он, конечно же, встряхивает головой и щетинится, плотно сдерживаемый по рукам специальными наручниками, он возмущен и немного напуган, знает он этот препарат, уже вводили, чтобы не сильно капризничал, когда страдал обострением агрессивного мировосприятия. Чувство, будто его кинули на произвол судьбы, впрочем, чего он хотел...? Преступник, немного не в себе, как и все  эти герои и антигерои... Укол наносят очень неожиданно совсем не там, где  он ожидал, и это не совсем действие  того препарата, который был назван, но по характерному рассеиванию низких частот звука можно было сказать, что это  зелье точно на базе названного лекарства, которое назначают при психиатрических диагнозах и некоторых прочих состояниях, чаще всего связанных с повышенной тревожностью вплоть до паранои.
Этот коктейль из секретного сейфа действует почище алкоголя, дури и транквилизаторов вместе взятых. Это состояние паники, в котором был его мозг несколько минут, угасало, менялось, переворачивалось. Свет становился  то теплым, то холодным на  ощупь, звуки сливались воедино, или рассеивались, иногда ему слышалось то, чего нет, голоса и шумы становились то четче, то размывались, он то словно бы  глох, то уши ему резал каждый шорох, вокруг него шла возня, руки и ноги его наливались приятным и пугащим одновременно, навязчивым теплом, слабостью, как и низ живота, забрюшинное пространство, глотка, словно внутри него растекалось теплое масло. По коже пробегали мурашки, то знобило, то кидало в  жар, то становилось до боли чувствительным все тело, то оно млело, растворяясь в ощущении, сравнимом с чем-то вроде оргазма. Веки не тяжелели, а вот глаза словно бы наполнялись песком, их щипало первое время, они даже слезились, язык с трудом ворочался, не слушался, словно занемев, горло было расслабленно, он искренне пытался что-то сказать или прохрипеть, но не мог различить, что издавали его голосовые связки. Его мягко поддерживали, пока  он не осел на колени, сопровождая в  это разморенное состояние. Оно не становилось более тягостным, его не морило спать, отдаленно это было что-то очень близкое к постнаркозному состоянию, кончики пальцев  он не чувствовал, крестец и низ живота  тоже, холку и язык - аналогично, все  это было словно бы  занемевшее, налитое нутряным жаром, тяжелым чувством расслабленности. Странно, что при всем этом прочие мышечные  группы работали слаженно, хотя  он и не мог этого понять. Затуманенный рассудок уже не страшился, он плыл в каких-то своих легких галлюцинациях, меняя цвета окружающего мира, заставляя чувствовать запахи. которых здесь не было... Запах солнца, он сравнил бы его с таковым, чуть пыльный, немного залепляющий носоглотку, оседающий на ней сладковатым привкусом, легкий и в  то же время какой-то неуловимо-концентрированный, запах раскаленного солнцем песка, запах летнего ясного утра... Опьяненный мозг возвращал его в какие-то призрачные ощущения, словно бы под его ногами ласковое бирюзовое море, словно где-то над головой сквозь тропическую листву пробивается солнечный свет, где-то свистит знакомой трелью птица, слышен удаленный шум города... Обман за  обманом, дарящий то, чего нет.
Он слабо осевши, покачивался в руках бойцов, смиренный, в  эйфорическом бреду пытавшийся рассмотреть черты лица врача, что наклонился к  нему, условно прореагировав на свет фонарика ему в глаза с целью проверить реакцию его зрачков.
- Пациент готов. Прекрасная переносимость инъекции. У нас есть около трех часов, снимайте фиксацию, перекладывайте на носилки, перетягивайте ремнями и на осмотр...
Слова его Харкнесс слышал, но с  трудом осознавал их, стол, обследование, инъекция... Он слабо что-то возразил. как ему казалось, на деле  это звучало не более, чем легкий и чуть изможденный стон, а затем - забытие, легкое, в каких-то пархающих галлюцинация. Река, лесной массив причудливых деревьев, где на сплетенных ветках он нежится в тени, свесив руку, едва-едва кончиками пальцев касаясь прохладной воды... Ленная нега, беззаботность с привкусом сладости, что на кончике языка... Он - маленький мальчик, наигравшийся и коротающий время в теньке, скрывшись от палящего солнца, в мае оно начинает печь... Голос, он слышал голос... Мама?!
- ... Джордж "Диггер" Харкнесс... - нет, это чужой  голос, слабо приоткрыв глаза, он ощущает себя все так же, немного силясь понять, где  он. Ах, да, он на столе, и его исследуют вдоль и поперек. Укол в вену - чувствительно, и снова горячим сладким ощущением отзывается кровь, которую забирают на биохимические исследования... - 40 лет, курит... Так, ну...здесь все в порядке, анализы будут готовы через час-полтора, видимых физических дефектов  нет, есть данные о перенесенных травмах...переломы...старые, срослись удачно, беспокойства почти не причиняют... Печень не увеличена, желчный и поджелудочные на УЗИ хорошие, с почками проблем нет, как сказал диагност... позвоночник в порядке...слом ребра здесь и здесь, был пневмоторакс, несерьезно... объем легких отличный... состояние мышц - хорошее, физическая форма более чем... тип телосложения эктоморфный... очень сильные запястные сухожилия... Зрение - стопроцентное. Гормоны будут готовы в районе недели, но с  этим проблем визуально нет... с функцией проблем нет... - это разбирательство по костям, с  ног до головы, его исследуют, обвесив  датчиками, проводя визуальный осмотр, право...как...порой бывает...дискомфортно. Как лабораторную крысу. - Зубы в  идеальном состоянии кстати... в эпигастриальной области небольшая реакция, но это возможно ответ на препарат,ранее не жаловался... Запишем... катетеризируйте... - он отдаленно, но осознает, что они делают,но и это крайне неприятное действие с целью получить общий и развернутый анализ мочи он ощущает на себе разливающимся теплом, славный препарат, ибо принудительный забор мочи действие архинеприятное, но ничего, он еще позже ощутит сполна всю прелесть от этого действия. - ... Вопросов нет, из особых примет...шрамы...немного, плохо различимые, расположенные... Да, легкое смещение осанки, выраженный поясничный лордоз... запишите еще татуировку, от левой  до правой лопаточной области бумеранг с узором... снимайте катетер...
Ему отвратительно и в  то же время отрешенно от всего - в чем-то даже хорошее сочетание чувств, испытываемых его сознанием. Он не разграничивает реальность и свои галлюцинации. Они теплые и наполненные достаточно светлыми ощущениями, своего рода радужный приход, реальность вклинивается в них, но действие транквилизатора не дает ему страдать от страха или боли... Как милосердно. Он еще слабо пытается как-то прореагировать, подать голос, но перед ним возникает...анастезиолог, держащий в руках маску.
- А сейчас мы будем спать... Наркоз... - небольшое замешательство, и вдох, еще один. рефлекторные...туман в  голове, вот теперь это белое марево наползало со всех сторон, даруя темноту, сладкую дремоту, его тянуло куда-то вниз, словно вникуда... - Сейчас будем вшивать, мэм.
Тишина. Из нее его выдергивает голос человека в медицинской маске, тот треплет его по волосам, чуть их сжимая, будит, стараясь сразу же расшевелить его нервную систему.
- Просыпаемся, просыпаемся. Просыпаемся, приходим в себя, все закончилось.
Тягостное  ощущение тошноты, головокружение, он проваливается снова, с наркозом всегда были проблемы, но его снова и снова приводят в чувство, хлопая по щекам и прикладывая к вискам пакет со льдом. Такие же пакеты кладут под стопы, чтобы взбодрить. Тошно... сухость во рту, что аж язык прилип, голова гудит и все в  ней идет кругом так, что ему страшно, даже трястись начал, пару раз, снова окунаясь в мрачное забытье, на сей раз злое и пугающее, как болото или водя в реке ночью, хватал ртом воздух, дергался, благо, руки и тело зафиксированы ремнями, он надежно пристегнут к койке, и медсестра вводит ему что-то в вену, но этот укол более не вызывает этого сладкого горячего прилива, теперь это четкое ощущение иглы в вене, и оно раздражает. Прохрипев что-то, силясь прочистить глотку, снова и снова  он несколько раз в бреду постнаркозья дергается, ему кажется, что его кусает кто-то, или кто-то смотрит на него из этой гнетущей черной пустоты обморока. Страхи, фобии, панические атаки...еще полчаса ему нужно, чтобы понять, что он лежит на кровати, проблеваться и успокоится, лишь иногда подергиваясь, словно мышцы сами что-то решают. Тяжко он отходит, нда, нечего сказать. Но...что с  ним сделали? Вот вопрос, который  не давал ему покоя с момента, как  он снова начал различать реальность, жестокую и болезненную.

Отредактировано George Harkness (2015-09-17 23:11:35)

Какая тяжелая  голова, виски давит и из-за этого все начинает медленно, но верно плыть, сперва раскачиваясь, а затем сворачиваясь в спираль, да и падающий потолок с проваливающимся полом по ощущениям не сахар. Душащим комком в глотку набегает тошнота, так и охота выблеваться еще и еще раз, но кроме воды в его желудке ничего нет, чтобы усиливать свои мучения еще и рвотой, Диггер старается  отвлечься, ну, или хотя бы  не зацикливаться на головокружении. Но вот противорвотное начало понемногу снимать это выбивающее из колеи состояние, он немного ожил, понемногу воспринимая реальность более четкой. Белая комната, отлично, койка, кое-что еще по мелочи, стеклянные двери, плотные, стекло сантиметров 10 – никак  не меньше, а  значит, он крепко влип. Обезболивающее тоже отпускало его, и в шее зарождалась колючая боль, растекавшаяся по плечам, отдающая в руки и крестец прямо через весь позвоночник. Что с  ним случилось, почему шея все еще так плохо слушается, словно затекшая, какого черта  он так пахнет левомеколью?!
Сперва за ним приглядывали охранники из числа все тех же условно знакомых ему лиц, когда ему было максимально дурно, то им-страдальцем занимался медперсонал, а теперь он чувствует себя, как майский жук в стеклянной банке: он экспонат, объект наблюдений и судя по всему еще и подопытный по какой-то весьма недоброй части...
Вы чувствовали когда-нибудь что-то подобное? Он прикрывает глаза, силясь отогнать от себя расстройство и тревогу, когда та нарастала, то обычно его вменяемости бывал положен конец, хотя...они, кажется, знают о его невменяемости больше, чем надо. Диагноз-то у них есть, последние шесть месяцев  он в  ремисссии, но это для психиатрии все равно, что пять минут в покое...
Попытка поднять руку провалилась - он пристегнут, прочно, ремнями, как в реанимации, и это он счел очень недобрым знаком, пробурчав что-то, он повернул голову - вот они, стоят и караулят его там, за стеклом, а  он здесь, как кот на ветеринарном столе, с закованными лапами, даже не сможет дать им отпор, ну, пока  не сможет... Кто там среди них? Женщина? Да ну, тут работают и женщины? Ну, явно какая-то она садистка, не иначе...Вроде, материнский инстинкт женщин отталкивает от созерцания такой тягостной беспомощности, впрочем, если она  из правительственных рядов, то она не женщина, даже не человек почти - так, робот, машина. Машина для противодействия...
Вот она прошла сквозь распахнувшиеся перед ней двери и Джордж сосредоточил плывущее сознание на ней, о, как при повороте  головы у него застучало в висках, он скривился, скривился даже сильнее, когда подметил, что эта афроамериканка сейчас что-то будет ему втирать. Обезъянье отродье, хах... Он никогда прежде ее не видел, никогда не слышал о ней, он не представлял даже, чего ей надо от него, и где находится, острое чувство обмана все еще пожирало его изнутри так  отвратительно-больно, ну, что ж, в его списке прибавилось лиц - начальник тюрьмы, в частности этот человек сдал его сюда...по приказу или лично. Ну, каждому свое. С каких пор ему поменяли статус с преступника класса А на подопытную крысу?! Как бы то ни было, но он неинтересен для опытов, у него нет ни единой сверхсилы. Он просто человек в неплохой  для своих лет физической форме и уникальными поистине навыками. доведенными  до автоматизма и блестящего исполнения. Он скорее толковый спортсмен по классификации, чем какой-то там герой или негерой. Поджарый, резвый, обученный особым приемам, но не более того.
И тут она заговорила, как строевой командир. Отвратительно-четко и по-военному. На  больную голову и тошнотворное состояние  это так погано воспринималось, что и передать нельзя. И еще  она ставила условия. Два - по сути. Безукоризненное послушание и тайна ее имени. Да с чего бы  то ему? Он осужден по такому разношерстному обилию статей, что и сказать нельзя. И тут вдруг сокращение срока. Да у него там лет на триста, сколько не скашивай, а свободы ему не видать кроме побега. На что он и ухмыляется омерзительно-едко.
-... Полегче, черная мамба, у тебя не хватит сил скостить мне даже четверть срока... - он тявкающе посмеялся, -... Да и потом...вижу тебя первый раз, с чего бы мне тебе верить...? Да и о страхах моих мало кто знает... Я...ясно выражаюсь? познакомимся поближе, может, а там - и подумаю...? - играет с  огнем, все  эти прицелы, весь этот накал...,но ведь зачем-то он ей понадобился, неужели она так просто может его убрать, если он откажется? Он почему-то подсознательно чувствует, что нет. И от этой своеобразной игры он испытывает даже потаенное наслаждение, от адреналина, от давящей атмосферы. Это еще препарат из крови  не выветрился, видно.
Дурачество и в то же время вариант быть себе на уме - очень в его стиле, бравада после наркоза в нем еще огромна, это все равно, что говорить с пьяным. И тем не менее  он немного отдает себе  отчет, немного настолько, чтобы понимать, что именно он ей нужен. Чего же иначе  они оставили его в  живых? Умерщвили бы тогда уж, но нет, он здесь после  довольно малоинвазивной операции. О сужает глаза, выхватывая  для себя детали ее внешности, не секрет, что он довольно ярый расист, это не облегчит их с Уоллер общение, она, поди, и сама о том знает.
Скривив морду отвращения и безразличия одновременно, он опустил голову  обратно на подушку, выдерживая паузу, он никогда в  глаза  не признавал, что чего-то боялся, эта с детства дурная черта ему много в чем не помогла, но Диггер упорно не выводил ее из себя ни под каким предлогом. Тут же к горлу подкатила тошнота,а в висках застучало, посему глазау него были соловые, темного зеленого цвета, мутные, и он смотрел на нее ими снизу вверх. Удивительная его особенность - смотреть на людей с презрением даже снизу вверх, и сейчас  это было исполнено просто мастерски. Ухмылка на губах явно давала ей понять, что он не шутит, и что знает, что зачем-то важным ей нужен, коли она сама так яро предлагает ему на себя работать, но он сомневается в ее возможностях, если так можно сказать, может, так же, как и она в его.

Он выслушал ее, слушал одновременно участливо и безучастно, часто переводя взгляд в никуда, не акцентируя ни на чем внимания, он давал ей высказаться, и следил отрешенно за ее реакцией - лицемерит, надевает маску, но он и не думал, что она умеет давить так больно. Здешний климат ему  не нравится, город тоже он с радостью бы променял на благодатные диковатые края родных мест, безотносительно к  тому, что его связывает с этими местами, когда же по стенам расползается чарующий и до боли знакомый вид солнечного пляжа, когда буквально ощущаешь забытый запах морского бриза, в груди ёкает...
Скучает? Скучать по Родине - удивительная черта  людей, они называют это ностальгией о родных местах, зовом крови, зовом памяти - как угодно, и чувствуют это одинаково, не смотря на то, о каком месте  они тоскуют. И он ничуть не исключение... Он родился в колониальных землях, но в краю восхитительной природы, где встречаются разные климатические пояса, где проживают удивительные животные и растут удивительные растения,а еще местные верования настолько глубоки и многогранны, что иногда на заказе нет-нет, да вспомнишь, как там  говорят местные о том, что можно встретить в зарослях огненную собаку или блуждающие тени умерших. А уж не он ли огненная одинокая собака, что полыхает рыжим пламенем, гуляя сама по себе - предзнаменование дикой охоты?
Хмыкает, он удивлен не тому, насколько совершенна технология, а насколько детально передано место, он его знает, безошибочно назовет из тысячи пляжей - Уайтхэвэн Бич, на острове Уайтсанди... Невероятно-белый песок, горячий от солнца, по которому так приятно пройтись вдоль морской линии, буйная растительность цветами от темно-зеленого до едва-едва салатового, бездонно-голубое, высокое, безграничное небо, сливающееся с неповторимо-голубым, чуть в зелену морем, где, как поплавки, болтаются у глубоких проталин в песчаных насыпях маленькие яхточки и лодки, и от них, змеей в глубь острова извивается заводь, скрываясь в сочных зарослях... Рай на Земле - это где-то там, кажется, протяни руку, он даже слышит голоса местных чаек и птиц, трещащих в листве, ни машин и ни людей, абсолютно райское место, исполненное безмятежности и величия... Ни магазинов и ни отелей, иногда в песках ключевые ямки с пресной водой, обломки серых, вымытых морской водой веток, ракушки да безграничная свобода. Она  твоя, Джоржд, бери!
Он даже вздрагивает, он родился в немного другом городе, дальше  от берега, но ничего не стоило оказаться там - всего-то полтора часа езды и ты там, в безмятежности, купаешься в солнце, бродя по отмелям, распугивая мелких пестрых рыбешек, что носятся за твоими ногами целыми стаями. Немного шально рассматривает проекцию, так похожую на то, что он видел своими глазами, и что мгновенно вылило на него бодрящий заряд эмоций, всколыхнув глубокое нечто в его памяти, даже немного нашел в себе силы приподняться на локтях. Конечно же, это не настоящее море, спустив ноги он не утонет в его теплой воде, и не ощутит песок, пересыпающийся и теплый, и даже не почувствует свежего ветерка, на котором колышутся чайки у берега, расправив крылья. Это обман, Джордж, все - обман, но как  хочется закрыть глаза и очутиться там, одному, и остаться там навсегда, или хотя бы на день. ему хватило бы и встретить там рассвет, провести день и проводить ночь, сгорающую костром рассвета, чтобы все вспомнить, чтобы ощутить себя по-настоящему живым...
- ... Впечатляет...Уйатхэвен... - чуть сипло, маскируя свои истинные эмоции, говорит он, обращаясь взглядом к помещению, рассматривая, как  дотошно все воспроизведено,не иначе, как  это было отснято заранее, хах, неудивительно, если это было отснято еще и на заказа, чтобы вот так на него нажать, - ... Лучшее, говоришь? Ну, если я формально в Бель-Рив..., то, вероятно, ты ...можешь вытащить меня...,но не дальше, чем до этого места, м? - хмыкает, да, он ей нужен зачем-то, работать на себя предлагает, и, вероятно, нужен ей именно он, - ... Скучаю ли я по Австралии? Да, тоскливо в этих серых коробках тут, совсем ничего...настоящего, знаешь ли... - это очень тонкий намек, он и такие умеет делать, впрочем, он все еще ершиться, - За  эти полдня я  должен решить, работать ли мне на тебя...? Интересное предложение, я... подумаю, может быть...- он задирает нос, привычный, и не слишком ценящий свою жизнь, не до трясучки, что может с  ней попрощаться, и раз уж она сама ушла - так  тому и быть. Стоит дверям закрыться, и он позволяет себе лечь назад, головокружение все так же его мучает в конце концов...
Закрывая  глаза, он кружится вокруг себя самого, в слабости и сопровождаемый криками чаек, шумом набегающих волн, шорохами листвы и трелями птиц. Он... почти дома. Он почти...свободен, почти, почти...почти...
Еще около получаса  он лежал, его мучила изрядно взбунтовавшаяся слабость, но после ему удалось даже встать, свесить ноги с кровати, все  это время  он был под прицелом всевидящих камер, но ему было на то плевать, еще бы, ведь вокруг него такие декорации. что захватывает дух - одно из самых красивых мест в Мире, один из самых райских пляжей планеты Земля снова словно на расстоянии вытянутой руки, словно во сне рядом, так близко, как когда-то - потеряешь тут голову, согласитесь...?
Уже третий час, как он сидел, виртуозно сложив ноги по-турецки, безмолвно вперившись в проекцию на стене, всматриваясь в бесконечность горизонта, где голубизна неба перетекает плавно в бирюзу Тасманового моря, недвижимый, мерно дыша, и это было что-то сродни медитации, правда, Харкнесс при этом все слышал и видел, он вполне мог бы фиксировать взглядом проходящих мимо гермакамеры солдат и врачей, но... ему  это было не нужно. Он был погружен внутрь себя,в свои воспоминания, в свои ощущения, ему даже казалось, что он может протянуть руку и пальцы зароются в  кварцевый песок, пропахший солью... Обман, в который  он так всецело окунался, мучая себя и от того испытывая невероятное... наслаждение. Он сделал все, чтобы его сознание не присутствовало здесь, не стремился решить свою проблему, и забыл, что он находится в неизвестной ему то ли лаборатории, то ли тюрьме с уклонам к жестоким опытам, силой воли он разумом окунулся в совершенно райские картины, глаза его почти не двигались хоть и взгляд был более, чем сосредоточен. У него есть еще пара часов прежде, чем она вернется и заговорит на все ту же глупую тему, работать на нее, стать чем-то, кем-то, зачем-то, для чего-то... А пока его занимают лишь волны, неживые, но так похожие на настоящие, что набегают на ненастоящий песок, оставляя шелест, здесь тепло, но не настолько, насколько бывает под палящим солнцем, здесь белый свет, отдаленно похожий на солнечный, здесь все искусственное, всего лишь высококачественнейшая запись, всего лишь игра света... да пусть так! Хотя бы сейчас он никому не лжет, и себе  тоже...
Еще час, и он уже лежал на полу, почти на боку, так расслабленно и безмятежно, словно если бы  он лежал на влажном песке у кромки воды, вытянув руку, опустив кончики пальцев в теплые и пенящиеся набегающие волны. Недвижимо, отрешенно, спустя всего какой-то час  он совсем прекратил замечать что-либо кроме  этого чарующего антуража, колышущегося вдали над водой раскаленным маревом, словно бы настоящий воздух над жарким Уайтхэвэн Бич... Его сознание плыло где-то меж явью и дремой, даже  боль в шее прошла, не причиняя неудобств, ведь вся его суть сжалась в сверкающий шарик и выпорхнула в божественно красивые дали родных мест. Он там, и кажется, что его тело подводит его, будто он чувствует колкость песчинок, запах солнца, привкус соли на губах. Все  ложь, все  обман, но людям свойственно искать те чувства, которые подарят им покой. Для него в диких и таких экзотических побережьях есть свое умиротворение, там он не вынужден носить маску и огрызаться с кем-то - ведь там никого нет, он, как дикий зверь, что там будет один, вольный и свободный делать все, что захочется. Свободный... Харкнесс, ты ведь на свободу рвешься? Еще бы, любой человек хочет быть свободен, а не содержаться за стеклом денно и ночно, пичкаемый еще и препаратами по мере надобности, от которых тошно и болит голова... Кем бы он ни был, он выбрал свой путь и никогда не пожалуется на него ни себе, ни кому-то еще, но как бы то ни было он всегда будет желать остаться свободным. Свобода далась  ему рано, не такая, о какой мечтают, и не так легко она далась ему в  общем-то, и вместе с тем  он умеет ее ценить, тут же нарисовывается какая-то Уоллер и страстно хочет заиметь Джо в свои ряды...ряды чего, кого, зачем, почему, для чего, на кой черт?! Одни вопросы, он прикрывает свои глаза, ставшие темно-зелеными  от сладкой дремоты, отказываясь думать. придет - тогда поговорит с ней, тогда и подумает, он не то, чтобы  не взвешивает риски, но он попался на крючок, на крючок манипуляции, сам того еще не осознав...
Пару раз он мысленно обращался к словам, что услышал от это женщины, вертел их и так и эдак в своем уме, все  эти россказни о лучшем будущем...какое у него будущее? Никакого. Пожизненное с периодическим освобождением силами Негодяев, которые и сами сейчас влипли и кабы  он мог, то он бы приложил руку к тому, чтобы вытащить старых комрадов из любой передряги, но он не умеет ходить по зазеркальям... Взгляд его пару раз пробегал по горизонту, отслеживая смещающиеся фигуры чаек, он все своим существом вспыхивал, порывался даже разрушить эту чарующую иллюзию, твердым жестом отсекая желаемое от настоящего..., но в  итоге он возвращался в  это ленное блаженство воспоминаний с легкой улыбкой, искренней и теплой, не такой, с какой  он обычно ведет диалог с  любым, кто на его пути попадается. Ах, тут бы еще потеплее чуть-чуть и было бы почти, как  дома. Он мог бы провести в  этой комнате с грезами всю свою жизнь. наверное, не задумываясь променял бы ее на Бель-Рив, но время тикало... Диггер знал, что рано или поздно для него оно истечет, рассыпется, откроются двери и она снова войдет, прервав его чарующее путешествие по сладким ощущениям.